Преобразователь - Страница 126

126

И тогда те, кто убил Анну, те, кто убил меня, дорого заплатят за все.

Я опять взял коробку, вынул оттуда вкладыш с телефоном и пошел с ней обратно к лифту. Я спустился на первый этаж, вышел на улицу и, подойдя к мусорным контейнерам, зашвырнул туда дохлых крыс. К черту все! Наследник возвращается!

* * *

Войдя в лифт, я вытащил из кармана купленный час назад мобильник и набрал Петин номер. Я не забываю цифры, я не забываю лица, я не забываю имена.

Петя ответил на пятом гудке.

– Привет, Петр, это Сергей Чернов. Помнишь меня?

– Ой, – ответил он. – Ой, помню!.. Сергей, ты жив? У тебя все в порядке? Ты куда пропал?!

Он слегка задыхался и громко сопел.

– Я хочу с тобой поговорить. Мы можем как‑то пересечься?

– Ой! Не знаю… Тут такое дело… – Петя говорил шепотом.

– За тобой следят?

– Нет, но… Не знаю, если честно. Но для тебя может быть опасно. Я ничего не понимаю. Одни говорят одно, другие – другое, но все хотят не того, что нужно, я чувствую. Все врут, врут, что ты убийца и подонок, что ты сбежал, что тебя надо спасать…

– Спасать, значит захватить и обезвредить, я угадал, Петь?

– Да-да.

Лифт поднялся до нужного этажа, опять поехал вниз и с мягким чмоканьем приземлился в холле первого этажа. Я опять вышел на улицу и побрел в поисках табачного киоска к ближайшему метро.

– Но мне очень нужно с тобой поговорить.

– Я сейчас выйду из трапезной на двор. Не отбивай звонок.

Из динамиков полилась романтическая мелодия.

Через минуту в трубке снова засопели – это Петр добрался до более удобного места.

– Да, Сергей, да, вот теперь могу говорить. Сергей, что случилось? Тебе нужна помощь? У меня есть немного денег, я могу договориться с одной бабушкой в Посаде, ты сможешь у нее пожить…

А вот это уже интересно.

– Что за бабушка?

– Ой, хорошая такая старушка. Верующая, к нам в храм ходит. Я ей тут немного помогаю, совсем немного. Но она добрая и одинокая. У нее муж недавно умер. Мы с ней панихиды служить на кладбище ходим. Здесь от Лавры недалеко. И никто-никто про нее не знает. Приезжай.

Я прикинул время. Часа через четыре успею.

– Буду у тебя к пяти.

– Ой, Сереж. В пять служба начинается. Но это даже хорошо. Ты можешь на вечерней постоять.

– Я не крещен.

– Да это же не литургия. Там всем можно.

– И крысам? Я ведь и вправду убийца. Я убивал людей.

Петя замолчал.

Я смотрел на дисплей и думал, что вот и вся недолга. Семинаристы не дружат с крысами-людоедами.

Из трубки шмыгнули носом.

– Сережа, Сережа, не пропадай! – заорали из трубки.

И я поднес ее к уху.

– Я не знаю про это, Сережа. Я не знаю воли Божией про крыс. Но я знаю, что Господь милосерд, Сережа. Нет ничего, что Он не мог бы простить. Он бы и Гитлера простил, и Сталина, если бы они как разбойник на кресте… Это они сами не захотели, понимаешь?! Сами!!! Но ты же не Гитлер, Сережа, я знаю! Ты приходи, я сейчас Антонине Федоровне позвоню. Она пирог испечет. С капустой или с яблоками, ты с чем любишь, Сережа? Пятница сегодня, там, небось, у нее щи есть…

Я слушал Петину скороговорку и представлял себе курицу. Вот она бегает по двору за цыплятами, пытаясь собрать их в одну кучу, уберечь… А вот кот на заборе. И курица знает про него, но никак не может объяснить это цыплятам. Как курица может что-то объяснить, да еще и цыпленку??? Никогда не понимал. Но ведь как-то они общаются. И этой курице даже кого-то удается спасти.

– Сережа, ты меня слышишь? Я знаю, я дурак, я ничего не понимаю. Но ты прости меня, если я не так сказал, прости и приезжай. Обязательно. Тебе нельзя сейчас одному, никак нельзя. Ты приезжай, мы тебя покормим, ты поспишь, в бане можешь помыться… У Антонины Федоровны баня есть. Она не дымит.

«Мне нельзя в баню», – хотел сказать я, но промолчал.

– Я приеду, Петр, спасибо. Я сам тебя найду.

И нажал на красную полоску с надписью «отбой».

* * *

Когда-то я уже ездил на электричке. С другого вокзала и в другую сторону. Тогда я еще немного верил, что все происходящее – нелепая игра, что все образуется, что крыс нет, а есть просто болезнь, эпилепсия или шизофрения там. Что… Тогда я еще никого не убил. Тогда была Анна, и незнакомый врач не валился под колеса, и я не отрывал голов и не потрошил кишок. Я тогда не пил крови и не ел человечины. Я тогда не был зверем. И не умирал, и не воскресал. И никто не предлагал мне власти. Или власть уже предлагали?

Я закрыл глаза и снова увидел обувную коробку с дохлыми крысами. Аида у них, и я ничего не могу сделать. Слишком поздно. Слишком далеко я зашел в поисках собственного «Я».

Электричка мчалась почти без остановок. Мелкие станции пролетали одна за другой, на них ждали своего поезда дачники с рюкзаками и георгинами. Пожарами горела листва на деревьях, наступало бабье лето. Необычайно теплый сентябрь выдался в этом году, сменив жаркое лето и дождливый август. Всего три месяца прошло, а кажется, что вся жизнь. В открытые окна врывался теплый, пахнущий прелью и осенней свежестью ветер.

Что-то внутри меня рвалось наружу, через горло, требуя освобождения. Но тяжелые цепи держали меня за ноги, приковывая к земле, к жизни, к самому себе. И я смотрел в окно, провожая глазами золотые березы и багряные клены, медные дубы и рябины, алеющие спелыми гроздьями горьковатых ягод. Зачем я ехал? Может быть, я просто не мог оставаться на одном месте. Как в той легенде про цыган, выковавших гвозди для Бога.

* * *

– Я, кажется, знаю, Сергей, почему я на твоей стороне. Может быть, ты злой и подлый с точки зрения морали. Но я не хочу и не буду судить про тебя. Ты все равно лучше меня – потому что ты не врешь самому себе. И я понял кое-что, Сергей. Понял, что если от чего-то и надо спасать православную Церковь, то только от нас – людей, которые врут сами себе и хотят всех превратить в православных. Чтобы все говорили «по‑православному», одевались «по-православному», думали «по-православному». Чтобы все выглядели православными. Понимаешь, о чем я?

126