Преобразователь - Страница 101

101

Провернув дельце, я помотался по метро, перепрыгивая со станции на станцию, потом, поменяв несколько тачек, доехал до квартиры. По дороге я прикупил немного хлебушка с колбаской и, войдя в квартиру, которую бросил незапертой по причине отсутствия ключей, включил чайник и принял горизонтальное положение. Но успокоенные ноги создают хаос в мыслях. Правы были древние мудрецы, утверждавшие, что уныние гонит человека из дому на торжище и к распутницам, а, как только бедняга решит одуматься, все проблемы, от которых бежал, разом его и настигают. От себя, короче, не убежишь, – мораль сей басни такова.

И тревожные мысли про Машу, и многое другое навалилось на меня с утроенной силой. И еще: где Анна?

Задав себе этот вопрос, я взволновался уже не на шутку. Где же она, в самом деле? Она обещала вернуться часикам к пяти, а уже начало восьмого!

И тогда я решился.

Я вызвал такси и поехал за ними в Переделкино – именно там, по словам Анны, в доме одного родственника, могли спрятать то, что решило бы наши проблемы. Так она и сказала. А я слишком поздно догадался, что она ищет. Анна искала медальон, не подозревая, что я его уже нашел. Флейта и так была у нее – я сам видел. Еще одна вещь – и магистерские инсигнии, то бишь священные символы власти, у Анны в кармане. И тогда она бы поторговалась. В конце концов, кто знал, что она всего лишь приемыш?

Мне нужно было все ей объяснить. Адрес она не назвала, но, авось, найду и так. В месте, где все про всех знают, это будет не так уж сложно.

Долетев до поворота на бывшее Минское шоссе минут за сорок, через пятнадцать минут мы были уже в писательских эмпиреях. Я попросил остановиться у известного ресторана – там-то уж точно кто-то был. Я не ошибся.

Потерзав официанта, за небольшую мзду я узнал, где дачи таких старожилов, которые не писатели. Я не верил, что от писателей может быть прок и они хранят чужие регалии. Вся их энергия, как мне кажется, уходит на борьбу за свои. Получив нужные сведения, мы с меланхолично настроенным таксистом поехали туда.

Убив еще полчаса на разговоры с таджиками, интеллигентными старушками и девками в фееричных летних нарядах, я, как мне показалось, обрел искомое. Дом, в котором никто постоянно не живет, о владельце мало что известно, был построен «лет сто или пятьдесят назад», в старом стиле, с мезонином, сад заброшен. Но за участком смотрят, и он на охране.

Такси развернулось, нырнуло в какой-то узкий проселок и вынырнуло прямо у ворот. Я рассчитался с водителем, и он, обрадованный окончанием маршрута и чаевыми, отчалил в клубах пыли и выхлопных газов.

В доме было тихо. Свет в окнах не горел, но калитка была не заперта. Я вошел во двор и двинулся по присыпанной гравием дорожке. До одури пахло незнакомыми цветами, надрывно стрекотали кузнечики. Я поднялся по деревянным ступенькам на террасу, тронул дверь – она тоже была не заперта и легко поддалась, отворившись с тихим скрипом. Я скользнул внутрь и втянул носом воздух. Пахло старым паркетом, деревянной мебелью, застарелым трубочным дымом, пылью и еще чем‑то.

– Кто там? – вдруг спросили из темноты.

Я вздрогнул и отшатнулся.

Приглядевшись, я увидел Петю.

– Петюнь, это я.

– А-а, Сережа… – с облегчением прошептал тот. – А где Анна?

– Что? Как где? Она же с тобой…

– Она велела ждать здесь и куда-то вышла. Уже час прошел. Она что-то ищет и никак не может найти. А свет включать нельзя.

– Да не найдет она ни фига. Черт! Куда ее понесло?

– Кажется, в сарай.

Я вышел обратно на крыльцо и увидел Анну.

– Беги! Беги отсю… – Она бежала прямо на меня. И вдруг упала на спину. И я услышал хлопок. Потом еще несколько. Негромких. Я сообразил, что стреляют. Я втолкнул Петю обратно в дверь, а сам упал. Над моей головой что-то просвистело и врезалось в окно. Тут же грохнуло так, что стекла со звоном посыпались из рам и в ноздри мне ударил вонючий газ.

И тогда из темноты выступили люди в странных масках на лицах. Потом я узнал в них очки ночного видения. Люди подняли Анну за руки и прямо так, лицом вниз, как куклу, поволокли в дом. Я ощутил на затылке холодную сталь.

– Тихо, Чернов. Без фокусов, – прошептал голос, который я уже где-то слышал.

И я догадался, чем таким странным еще пахло в доме. Там пахло близкой смертью.

Меня подняли за шиворот и дали в морду. Били для души, а не для дела.

* * *

Сильно воняло порохом и химией. Треснувший абажур все еще вяло раскачивался на длинном шнуре прямо над столом, тени от него плясали по стенам. От этой клубной подсветки меня здорово подташнивало.

Седой мужчина, судя по всему ничуть не страдая от вони, помахал перед носом рукой, разгоняя желтоватый дым, и я узнал в нем того самого, кого едва не убил в Бухаре. Кажется, там его называли полковником.

– Настоящая жизнь в городе начинается, когда в него входят военные , – произнес мужчина и взглядом знатока окинул царящий вокруг легкий разгром. – Вопрос в том, что понимать под настоящей жизнью – коктейль из жажды выжить и адреналина или эротические чувства к людям в форме?

Меня усадили на стул и тщательно привязали к нему скотчем, оставив руки свободными. Видимо, для того, чтобы я мог вытирать сопли и кровь. По крайней мере, седой протянул мне пакетик с бумажными платками.

Я принялся вытирать лицо. Губы распухли, нос, кажется, был цел, только немного разбит.

Тело Анны лежало неподалеку, и я знал, что она мертва. Один из мужчин, обыскав ее, принял из рук другого черный пластиковый мешок на молнии и принялся упаковывать в него труп. Затем он принес сумку Анны и, заглянув в нее, извлек оттуда длинный сверток. Осмотрев его, он подошел к седому и что-то тихо сказал. Тот кивнул и жестом показал на стол. Мужчина поклонился и, положив сверток на стол, вернулся к Анне.

101