Преобразователь - Страница 90

К оглавлению

– Звиздец, – прошептала Аида.

Мы присели на корточки.

– Что это было? Землетрясение?

– Нет, вроде все тихо.

– Взрыв?

– Похоже на то. Взорвали сторожку, – Аида рванула к дверям, но электричества не было, и двери не открывались.

– Блин, мы заперты. Кислорода хватит на час-два. Надо искать, где включается аварийный генератор.

– Ты думаешь, нас хотели убить?

– Да я, блин, и не думаю.

Без света мы видели так же хорошо, как и с ним. Ну, может, не так красочно… А вот дышать без воздуха еще не научились.

– Генератор включит кондиционер?

– Включит, если трубу не повредило. И если сам генератор не взорвался.

– Отсюда есть другой выход?

– Есть, но он за дверью.

– Блин. Давай выломаем дверь.

– Давай сядем и подумаем.

Мы сели рядышком на пол среди упавших склянок и документов.

– А мы сейчас где?

– В каком смысле?

– В смысле подземных ходов.

– Мы в тупике. Это рабочий кабинет. Другие двери по коридору – операционная, палата, склад реактивов и оборудования, мы там уже были. Здесь он работал над теми крысами, которые были наиболее перспективны. Он переселял их сюда и экспериментировал. Больше одного животного здесь не держал. В последний год здесь жила я. Все остальные сдохли.

– Значит, здесь могут быть документы и препарат?

– Могут. Ищи.

Плечом я чувствовал, что ее тело волнами сотрясает мелкая дрожь. От нее пахло страхом и болью. Я почувствовал, как ей плохо: судя по всему, она сдерживалась из последних сил. Я ощущал ее страх, но что-то в нем было не так. Чего она боялась? Смерти?

Мне тоже было страшно. Смерть от удушья не самая легкая. Я представил себе, как через несколько часов меня не будет. Совсем не будет, как будто и не было. Я просто подохну. Мне не хотелось умирать вот так.

Я обнял ее за плечи, и она не отстранилась.

– Мне страшно, – я почти прошептал это, и вдруг она погладила меня по щеке.

– Не бойся.

– Тогда чего боишься ты?

– Я не хочу вот так. В лаборатории, где тебя вскрывают и зашивают, вставляют в задний проход градусник и подсовывают под тебя утку. Два месяца я не могла двигаться: после первой серии уколов парализовало ноги. Я лежала и думала, когда профессор порежет меня на материал. Восемь лет я провела в лаборатории. У меня нет ни одной неисколотой вены, нет ни одного сустава и мышцы, которые не помнят боли. Я ненавижу свою жизнь. Почему, почему я должна жить так?

Что я мог на это ответить?

– Ночью, стоит мне уснуть, я вижу лица других крыс. Они все мертвы, а дела их лежат в шкафу. Через две недели после первой серии он трахнул меня прямо на каталке. Просто так, чтобы «проверить рефлексы». Все мечтали, чтобы он их трахнул. В этом была хоть какая-то надежда на то, что ты уцелеешь. Но я-то знала, что это не так. Трах был для него таким же делом, как надрез скальпелем или инъекция. Он «искал линию» – так он называл ту цепочку реакций, которая ведет к полному контролю над сознанием и поведением. Он хотел знать, где у крыс кнопка, – и ради этого он перепробовал все. Однажды в туалете меня попыталась избить крыса – она спала с ним до меня и думала, что я отнимаю у нее шансы на жизнь. Я сунула ее головой в унитаз не потому, что злилась, а потому, что таковы были правила ее игры. Я умею играть по любым правилам. Поэтому я жива, а от них остались только пронумерованные дела. Впрочем, моя папка тоже там.

Аида замолчала, клацнув зубами. Усилием воли она сдерживала все нарастающую дрожь, хотя колени ее уже тряслись с такой силой, что ей пришлось обхватить их руками.

– Не бойся, мы выйдем отсюда. Я дам тебе денег, сколько хочешь, и ты станешь свободна. Ты уедешь далеко, в Латинскую Америку или в Индонезию – там тебя никто никогда не найдет. Ты станешь свободна. Только потерпи еще чуть-чуть. Мы должны выбраться отсюда, но, если ты перекинешься, нам не уйти.

– В-в-возьми с с-собой к-компьютер. Т-там м-может быть в-все… – зубы ее уже стучали так, что она с трудом говорила. – Д-давай, в-в-встав-в-вай… – она уже почти лаяла, превозмогая боль.

Но я не встал. Я поднял ее и перетащил к себе на колени. Она весила как ребенок. Я положил ее голову к себе на плечо и прижал к себе. Ее трясло с такой силой, что дрожь передавалась и мне. От ее пота сразу промокла моя рубашка.

– Тихо, девочка, тихо. Все прошло. Он умер. А ты будешь жить. Ты отпустишь его на свободу, и он уйдет из тебя навсегда. Ты свободна, Аида, ты свободна.

Я гладил ее по голове и нес какую-то чушь, желая только одного – чтобы боль, сотрясавшая ее тело, ушла. Она кусала губы, стискивала кулаки и тряслась. Она больше не говорила ни слова. Ад, живущий внутри нее, больше не открывал дверей. От воды, которую она теряла, промокла одежда. Я не знаю, сколько минут прошло. Воздух становился все тяжелее, а я – все спокойнее. В конце концов, если я и не заслужил смерти, то жизни тоже как-то не заработал. Мне хотелось только спасти ее – вынести к свету, чтобы морщинки возле ее детского рта разгладились, а глаза ожили. Я чувствовал, что смерть живет в Аиде, и мне хотелось прогнать ее, уничтожить, растопить. Но я не мог этого сделать: я не умел. Я закрыл глаза и, прижав девушку к себе, приготовился умирать. Она забылась – тремор прекратился, руки расслабились. Я сидел и думал, что смерть животного похожа на сон. Нет ни ужаса, ни боли, ни страха перед вечностью. Теплое небытие – конец боли и страха, а подобная пару душа просто развеется по воздуху.

– Вставай, засранец! – удар кулака под ребра вывел меня из забытья. Я открыл глаза и увидел Аиду, которая смотрела на меня: