Но цыганенок по-прежнему цепко держал меня за руку и по-прежнему тащил за собой. И вот мы уже миновали какую-то деревянную дверцу в высоком, обмазанном глиной заборе и оказались внутри вытоптанного, как армейский плац, двора, в центре которого росла старая и кривая чинара, смахивающая на козлиную ногу. Вокруг чинары на белесых от пыли коврах сидели мужчины, одетые по последнему слову российских фильмов, и на чьих лицах не выражалось ничего кроме дикого желания брать все, что плохо лежит.
Они как по команде повернули ко мне бритые и косматые головы и дружно воззрились на меня колючими черными глазами. Цыганенок еще раз страстно дернул меня за рукав и что-то затараторил на гогочущем и рэкающем наречии. Воспользовавшись ситуацией, я осторожно освободил свой рукав и мило улыбнулся. Боялся ли я их? Да ни фига не боялся. В какой-то момент этих бесконечных шатаний под палящим солнцем в удушающей липкой жаре страх покинул меня, сменившись здоровым чувством презрительного пофигизма. Происходящее отделилось от меня и стало похоже на фильм. К тому же я окончательно осознал, что не люблю людей. Было ли это новым доказательством моей крысиной сущности или примитивной идиосинкразией?
Тем временем один из мужчин поднялся и указал мне на место рядом с ними.
– Садись, гостем будешь, – произнес он ритуальную фразу, и я, подтянув джинсы на коленках и оставив пыльные ботинки возле помоста, приземлился на ковры рядом с почтенной компанией.
– Как дорога? Как ехали? Как родные? – традиционные вопросы сквозь призму акцента и мутного от зноя воздуха казались чудны́ми и бессмысленными. Мне подали крошечную синюю пиалу с глотком зеленого чая. Чем меньше пиала и ничтожнее количество влаги в ней – тем больше уважение к гостю. Хозяин будет то и дело наполнять ее, демонстрируя к вам уважение.
Я догадался, что я почетный гость, а не жертва киднепинга, и еще более щедро улыбнулся.
– Мать похоронил два года назад, – я опустил голову. – А отец…
– Да, да. Твой отец был уважаемый человек, и ты должен отомстить за его смерть. – Только шакалы убивают мужчину, боясь посмотреть ему в глаза.
– Хорошо, что ты приехал. Ты найдешь обидчика, а мы поможем тебе.
И мужчины согласно закивали.
– Я Ахмет. Моя сестра была женой твоего отца, – вдруг сказал один из мужчин, выделявшийся среди бритоголовых соплеменников буйной шевелюрой. – Твой отец оказал ей уважение, заплатил калым, какого не помнят в этом городе. Умирая, она просила нас помогать ему. Он был нам как старший брат, он помог табору, и нам стыдно, что его убили, а мы до сих пор не нашли обидчика.
– Мы знаем, – заговорил другой, лысый мужик лет сорока с таким носом и такими глазами, что мне стало страшно, – что Гильдия не трогала твоего отца. И твои сородичи не хотели его смерти. Он был очень-очень уважаемый человек. И сын такого человека будет сыном для нас. Наш отец тоже умер, но смерть его была честной: он умер от старости в своей постели, окруженный сыновьями и внуками. Но, умирая, он велел нам хранить честь рода и завещал нам долг твоему отцу. Мы хорошие сыновья, и мы отдаем долги.
– Ты пришел за тем, что твой отец оставил для тебя. Эй, Аслан, принеси пакет сюда.
Один из мужчин, по виду самый младший, поднялся и прошел в дом. Все замолчали, и только Ахмет подлил мне зеленого чая, который после употребления немедленно выделялся из меня и аккуратными ручейками стекал по спине между лопаток.
Мы сидели, синее небо куполом мечети, опрокинутое над нами, было недвижно, воздух не шевелился, и даже пыль на дворе застыла барханчиками. Громко скрипнула дверь, и во двор вышел Аслан, неся в руке предмет, завернутый в полиэтиленовый пакет.
Я впился в него взгядом, и в ту же секунду неподвижный воздух лопнул, взорвался и рассыпался автоматной очередью. Захлебываясь кровью, брызнувшею из груди, Аслан упал, протягивая мне сверток. Пули с визгом и треском рассыпались веером, я прыгнул и, вырвав пакет из рук уже мертвого Аслана, упал на землю и пополз к дереву. Тут бы мне и остаться, но кто-то из хозяев бросился на меня сверху, закрывая собой, и я почувствовал, как пули входят в его плоть, спасая мою. В ноздри ударил запах свежего плова, потянуло теплой кровью, завоняло пороховой гарью. Из дома, на ходу вскидывая оружие, уже выбегали другие мужчины, но вдруг чьи-то сильные руки схватили меня и вытащили из-под человеческих тел. Я вскрикнул от боли, ощутив, как в спину мне воткнули иглу, увидел, как люди в камуфляже, отстреливаясь, бегут к калитке и потерял сознание. Опять двадцать пять!
Очнулся я…
М-да. Кажется, так я уже начинал. Короче, лежал я на кафельном полу, прикованный за руку к металлической трубе, похожей на водопроводную, и перед моими глазами высилась оштукатуренная стена с небольшим, забранным решеткой оконцем. Конура была размеров от силы шесть квадратов, с низким, крашенным масляной краской потолком. Почему именно масляной?! Вот они, стереотипы мышления… Вдруг, ощутив позывы внизу живота, я разволновался. Как можно справлять нужду в таком, не побоюсь этого слова, статичном положении? Нет, справлять, конечно, можно и в таком, только кто потом убирать будет? Или меня так и оставят лежать в собственном дерьме? Может, это пытка такая? Прочли господа экстремисты книгу писателя Сорокина и решили пытать по-новому, творчески, литературно, можно даже сказать, культурно так пытать? Я громко вздохнул и натужно застонал (рот мне добрые люди не заклеили).
Через минуту дверь, к коей я лежал ногами, лязгнула, из чего я сделал вывод, что она стальная. С утробным скрежетом она отворилась, и на пороге возник мужик в камуфляже. Стесняться, по-видимому, было уже некого, и посему маску он снял. Милее он от этого не сделался, ибо его несколько квадратная бритая голова ничуть не украшала столь же квадратное (не знаю, бритое ли) туловище. Он ухмыльнулся, и я сразу догадался, что смеется он надо мной. Не знаю, какие выводы относительно меня он сделал, но я предположил, что передо мной представитель неких спецслужб, причем отнюдь не происламски настроенных. Ибо такие розовые щеки, белесая щетинка на макушечке и выцветшие голубые глазки бывают только у наших… Может быть, эти черты противны мусульманам бессознательно, но даже нанимать они предпочитают не хохлов, а кого‑нибудь… не так похожего на поросенков, что ли… Впрочем, это мое частное мнение, не претендующие на экспертную оценку и не являющееся официальной точкой зрения моей корпорации.