Преобразователь - Страница 52


К оглавлению

52

– Эй, дядя, чего тебе? – наконец крикнула одна из них, старшая и самая бойкая.

– Я думал, вы мне скажете, зачем я к вам пришел, – я сделал шаг в их сторону.

– Ищешь кого, дорогой, или потерял что? – спросила та же цыганка со смуглым лицом в сеточке морщин.

– Ищу и потерял. Сказали мне, что у вас моя вещь или знаете, где лежит, – продолжал я импровизировать на ходу.

– Ой, мы чужого не берем, мы людей не обманываем, дорогой. Зачем плохо про нас думаешь?

– Нет, искрение мои, думаю я про вас хорошо. А нет ли у вас человека, который может знать то, что мне надо?

– Загадками говоришь, гаджо. Цыганка обернулась к товаркам и что-то тихо проговорила им. Ее подруга вскинула брови и, всплеснув руками, зыркнула на меня черными с искрой глазищами.

– Ему к Розе надо, пусть идет, – сказала она, как отрубила. – Эй, – зычно крикнула она, – Малика, проводи гостя к рани .

Тут же словно из-под земли рядом со мной возникла молоденькая цыганка с роскошной копной черных волос, перетянутых в хвост. Она потянула меня за рукав.

– Пойдем, дорогой, сюда тебе надо. Там всю правду тебе скажут.

Не отпуская мою руку, девушка возвела меня на крыльцо. Из сеней она завернула меня куда-то влево и, проведя по тесному, забитому барахлом и клетчатыми сумками, коридорчику, нежно впихнула в дверь, предварительно крикнув:

– Тетя, к тебе гаджо, – а потом повернулась ко мне и добавила:

– Заходи, дорогой, не бойся, все хорошо будет.

Я сделал шаг вперед и увидел тетю Розу, которая сидела на полу. Перед ней стоял небольшой медный столик-поднос, на каких в арабских гаремах подают кофе и сладости.

Лет тете Розе на вид было много. Из-под платка темно-зеленого бархата выглядывали седые пряди, а во рту тетя Роза держала длинную турецкую трубку, которую с удовольствием и курила. В маленькой комнатушке с низеньким потолком больше не было никакой мебели, только у стены стоял большой деревянный сундук, куда по цыганскому обычаю на день убирается постель и где хранятся личные вещи.

Цыганка не отрывая глаз изучала меня, и я подивился тому, как ее лицо, изъеденное временем, похоже на кору старого дерева.

– Ну что, золотой мой, проходи, помогу тебе отыскать, что ищешь, если, конечно, судьба у тебя есть такая.

Цыганка указала мне кивком на потертую расшитую подушку, и я, проклиная восток и ориентальные замашки подмосковных цыган, с трудом опустился на пол. Все-таки кошмарный переход давал о себе знать, отдаваясь предательской дрожью в мышцах.

– Дай мне твою правую руку, золотой мой, дай, не бойся, – говоря нараспев, цыганка, не дожидаясь, ласково, но крепко обхватила мое запястье и притянула к себе.

– Ой, линия жизни у тебя долгая, много проживешь, – по обычаю затянула она цыганскую песню, но неожиданно замолчала, всматриваясь в мою ладонь. Вдруг она бросила на меня пронизывающий взгляд и впилась глазами так, словно хотела вытянуть из меня душу.

– Ты не человек, – вдруг быстрым шепотом сказала она. – Ты Яг. Знаю, зачем пришел, не соврал – за своим пришел. Вот и помереть теперь могу, а то устали мои кости. Должна была, ох как сильно должна была твоему отцу, кровью и огнем клялась. А теперь – могу уйти. Свободна.

Цыганка выпустила мою руку и, проворно поднявшись с подушек, устремилась к порогу. Присев, она подняла планку и извлекла из открывшейся дыры в полу сверток. Потом быстро подошла ко мне и, присев рядом, развернула кусок кожи. В руке у нее оказался вполне современный конверт.

– Вот, держи. Это то, за чем пришел. Отец твой клятву страшную с меня взял, умереть не могу, пока не выполню. А теперь – все. Цыганка вздохнула и поправила сползший на затылок платок. Звякнули золотые монетки на его бахроме.

– Слушай сюда, – она наклонилась, и я почувствовал запах старости и табака. – Много лет назад наш народ жил далеко отсюда, в Бухаре. Там нас не любят: зовут «люли» и бросают в нас камни. Но и без нас плохо: глупые гаджо, ничего сами не могут. У председателя конь захромал – нас зовут, черные крысы придут – мы их уведем, муж разлюбил – травку специальную дадим, кто будущего боится – тому всю правду скажем. Ты про крыс сам должен знать, но вот послушай теперь меня старую. Я тебе про крысоловов расскажу.

Проклято наше племя с тех пор, как сошел на землю Христос. Почему? Сейчас расскажу. Вижу, что торопишься, но послушай старуху, потом, может, и пригодится. Нэ, ашунес :

Когда задумали распять Христа на кресте, то заказали плотникам крест и послали солдат за гвоздями. Как водится, дали им денег, чтобы заплатить: гвозди нужны были большие, чтобы выдержали Иисуса.

Пока туда-сюда – к обеду отправились солдаты к кузнецу, а им приказано было ждать, пока не сделает тот гвозди: они-то нужны были к утру самой Пятницы.

Пошли они себе по городу, да жара-то стоит нестерпимая и деньги, как известно, в карманах спокойно лежать не любят. Вот и решили солдатики завернуть в харчевню, пропустить стаканчик вина. Ну, а там уж, как водится, за стаканчиком еще стаканчик, да еще, так и просадили половину денег. Уж дело к вечеру, а гвоздей, понятное дело, нет.

Но дело солдатское известно: пить пей, да ум не пропивай. Вышли они из харчевни, протрезвели разом да и пошли искать кузнеца. Вскоре нашли одного грека, зашли к нему в кузницу и говорят:

– Послушай сюда! Надо нам четыре больших крепких гвоздя сделать, да поскорее. Завтра будем распинать Иисуса Христа за то, что назвал Себя царем.

Как услышал такие слова грек, тотчас вылил ведро с водой в горн.

– Слыхал я про Иисуса Христа, великий Он мудрец! Я вам в этом черном деле не помощник.

52